14.07.2017
IMG_8894

Сергей Хетагуров рассказал «МК» о первой миротворческой миссии России в Южной Осетии.

Сегодня, 14 июля, исполняется 25 лет с момента ввода в Южную Осетию Смешанных сил по поддержанию мира. Миротворцы вошли в зону грузино-осетинского конфликта на основании соглашений, подписанных в Сочи 24 июня 1992 года Ельциным, Шеварднадзе, а также главами Северной и Южной Осетии. Эта миротворческая операция стала первой на постсоветском пространстве.

Ее уникальность состояла в том, что миротворческий контингент формировался на трехсторонней основе, с участием российских, грузинских и осетинских военнослужащих. После ввода «голубых касок» в Южной Осетии установился мир, который продлился вплоть до августа 2008 года. О событиях тех лет вспоминает их активный участник, бывший глава правительства Северной Осетии Сергей Хетагуров.

— Сергей Валентинович, сначала немного расскажите о себе. Кто вы по своей основной профессии? Верно ли, что перед перестройкой вы работали в ЦК КПСС? Когда вернулись в Северную Осетию?

— Я закончил МВТУ имени Баумана в 1965 году. Был инженером достаточно высокой квалификации, 30 лет проработал в промышленности. Прошел путь от рядового инженера до генерального директора. В ЦК меня вытащили насильно, я не хотел, но сказали, что партии нужны кадры. И через год меня вернули в Осетию, уже премьером… Тогда моя должность называлась «председатель Совета министров Северной Осетии». Условия работы были такие: первый секретарь уже власти не имел, а председатель республиканского парламента еще не имел. Вся нагрузка ложилась на исполнительный орган. Я попал в самое пекло.

— Интересное было время?

— По эмоциональному накалу события 1991 года можно сравнить с 41-м годом. Только в 41-м году было понятно, что происходит, а в 91-м понять что-либо было очень трудно. Была масса новых событий. Распад СССР, гибель КПСС. В 1987 году я еще работал в ЦК и наблюдал, как все это происходило. Хорошо помню тот пленум ЦК, на котором Ельцин бросил свой партбилет.

— Когда вы приехали во Владикавказ, какую обстановку там застали?

— Я приехал во Владикавказ в конце 1987 года и пробыл премьером до 1994-го. Там как раз котел закипал. Происходили первые теракты. Помните так называемую операцию «Гром»? В 1988 году террористы во Владикавказе, который тогда еще назывался Орджоникидзе, захватили целый автобус с детьми, учениками 4-го класса. В обмен на освобождение детей они потребовали предоставить им самолет и возможность вылететь в Израиль (Израиль потом выдал террористов СССР, никто в этой истории не погиб. — М.П.). В то же время накалялась ситуация в Южной Осетии…

— А что там послужило детонатором?

— Надо понимать, как образовалась Южная Осетия и что это такое. В свое время пламенный большевик Серго Орджоникидзе много чего натворил на Кавказе. Тогда не только осетин разделили. Разделили лезгин, половина их живет в Дагестане, половина в Азербайджане. По хребту провели границу, и все. Осетины, которые жили на северном склоне Кавказского хребта, стали северными осетинами и остались в России. А осетины, которые жили на южном склоне, стали южными осетинами и оказались в Грузии. Пока был мир и покой, все было нормально. В 90-е годы в Грузии начался подъем национализма. Осетин там считали людьми второго сорта. Еще в 1921 году грузинские меньшевики под предводительством Ноя Жордания устроили геноцид осетин…

— А когда вы с ним познакомились?

— Мы познакомились в 1991 году. Я был депутатом, мы заседали в Георгиевском зале Кремля. Там мы и познакомились на каком-то ланче. Для депутатов там стояли столы самообслуживания, и рядом со мной оказался совсем молодой тогда Сергей Кужугетович. Разговорились. Я его пригласил к себе, он меня — в свой офис. Так связи установились и потихоньку укреплялись. Я прилетал в Москву — к нему заходил, он прилетел к нам, когда в Абхазии начинались боевые действия и были раненые. После землетрясения в Джаве он поставил в Беслане первый палаточный госпиталь. Я Шойгу рассказывал о нашей ситуации. Он ею живо интересовался, расспрашивал.

— Вражде не помешало даже то, что между осетинами и грузинами существуют прочные связи, есть много смешанных семей. Ведь эти народы много веков живут бок о бок?

— Да, осетины и грузины — близкие народы, у них во многом общая история. Например, до сих пор они спорят между собой: чей Сталин? Грузины говорят — грузин, осетины — что он был осетин. Есть легенда о царице Тамаре. Ее замок стоит по Военно-Грузинской дороге. Говорят, что всех путников, которые показывались на дороге, она затаскивала к себе, развлекалась с ними, а утром сбрасывала с обрыва. Никто ей не подходил. Пока не попался ей Давид Сослан, осетинский царь. Он стал ее мужем. Поэтому осетины шутят: «Грузины — наши племянники». Грузинам такие шутки, конечно, не нравятся.

— Как начался грузино-осетинский конфликт?

— Апрель 1991 года ознаменовался тем, что к власти в Грузии пришел Звиад Гамсахурдиа. Он стал председателем Верховного совета Грузии, а затем ее первым президентом. Отец его, талантливый писатель Константинэ Гамсахурдиа, — ярый националист. В этом духе он воспитал и своего сына. Началась вся эта националистическая буза. Гамсахурдиа начал нагнетать обстановку. Осетинская интеллигенция тоже подлила масла в огонь своими требованиями независимости. И грузины, и осетины стали вооружаться. В Южной Осетии, ведь осетинские и грузинские села чередовались между собой, началось обострение.

— Которое потом переросло в полноценную войну. Что вы помните о тех событиях?

— Война в Южной Осетии началась в январе 1991 года. Я лично ездил тогда к Гамсахурдиа, встречался с ним. Говорил ему: «Давай как-то попытаемся найти общий язык». Как известно, Казбегский район Грузии, в котором проживают грузины, находится на северных склонах Большого Кавказского хребта, у подножия горы Казбек. То есть со стороны Осетии. От остальной Грузии он отделен Крестовым перевалом. Поэтому его обеспечение легло на нас. Мы обеспечивали его электроэнергией, продуктами, буквально всем, и у нас были с грузинами нормальные связи. Когда Ельцин к нам приезжал в 1991 году, он встретился с Гамсахурдиа как раз в Казбеги. Потому что Ельцин не захотел ехать в Тбилиси, а Гамсахурдиа не захотел ехать во Владикавказ. Это было 23 марта 1991 года. Обсуждался вопрос урегулирования конфликта в Южной Осетии. Но никакие разговоры ни к чему не привели. Там со стороны Грузии сидела банда самая настоящая. Гамсахурдиа со своим окружением выглядели как махновцы. А его резиденция напоминала штаб какого-то восстания.

— А сам Гамсахурдиа какое впечатление на вас произвел?

— Он был, безусловно, высокоинтеллектуальный человек. Но национализм загасил в нем все остальные качества. В Тбилиси в январе 1992 года против него поднялось восстание, и к власти вернулся Шеварднадзе. Мы начали пытаться урегулировать конфликт уже с ним.

— Когда вы поняли, что ситуация критическая и надо принимать решения?

— В 1992 году произошел эпизод, когда грузины остановили пассажирский автобус, который перевозил беженцев, женщин и детей, и расстреляли 32 человека. Я был тогда в Москве, так как был избран народным депутатом. (Тогда высшим органом государственной власти в России был съезд народных депутатов РСФСР.) Я забежал к вице-президенту Александру Руцкому, он был человек эмоциональный. Говорит: «Если бы нас туда пустили, мы бы там навели порядок».

В конце концов стало понятно, что надо срочно принимать какие-то меры. К тому времени я уже был знаком с Шойгу.

— А когда вы с ним познакомились?

— Мы познакомились в 1991 году. Я был депутатом, мы заседали в Георгиевском зале Кремля. Там мы и познакомились на каком-то ланче. Для депутатов там стояли столы самообслуживания, и рядом со мной оказался совсем молодой тогда Сергей Кужугетович. Разговорились. Я его пригласил к себе, он меня — в свой офис. Так связи установились и потихоньку укреплялись. Я прилетал в Москву — к нему заходил, он прилетел к нам, когда в Абхазии начинались боевые действия и были раненые. После землетрясения в Джаве он поставил в Беслане первый палаточный госпиталь. Я Шойгу рассказывал о нашей ситуации. Он ею живо интересовался, расспрашивал.

— А вы помогали южным осетинам?

— Северная Осетия, конечно, помогала Южной всем, чем могла. Это делалось с молчаливого согласия Москвы. Мы возили туда гуманитарку, продукты. Провели туда с нашей стороны электроэнергию, хотя грузины возражали. Снабжали их также кое-чем, чем было не положено снабжать. Всё как полагается. Люди там наши были, инструктора, добровольцы. У многих южан в Северной Осетии были близкие родственники. С другой стороны, мне, конечно, не хотелось, чтобы они оттуда к нам мигрировали. А этот процесс начался и потом захлестнул всю Северную Осетию. Когда началась настоящая война, они оттуда убежали и заняли все что можно. Школы, детсады, профтехучилища. Поэтому, когда к власти в Грузии пришел Шеварднадзе, мы уже понимали, что надо их разводить, потому что все могло закончиться гораздо серьезнее.

IMG_8896 IMG_8897 IMG_8898 IMG_8899
— Что вы в этой связи предпринимали?

— Я докладывал об этом и Руцкому, и с Сергеем Кужугетовичем мы это много обсуждали.

— В результате и было подписано мирное соглашение. Как это произошло?

— В Сочи собрались в таком составе: Ельцин, Шеварднадзе, председатель Верховного совета Северной Осетии Ахсарбек Галазов, председатель Верховного совета Южной Осетии Торез Кулумбегов и вице-президент РФ Руцкой. Там в резиденции Президента РФ «Бочаров ручей» 24 июня 1992 года было подписано Соглашение о принципах урегулирования грузино-осетинского конфликта» (которое часто не совсем правильно называют Дагомысским соглашением. — М.П.). Шеварднадзе куда-то срочно улетал, поэтому все надо было делать очень быстро. Мы с Руцким там бегали, правки вносили. Идея была в том, чтобы прекратить огонь и ввести туда миротворческий контингент. Противоборствующими сторонами считались Россия и Грузия, поэтому документ подписали Ельцин и Шеварднадзе.

— Как произошел ввод миротворцев?

— Прилетел наш парашютно-десантный батальон, весь с иголочки, сел, развернулся. Осетинский батальон тоже был готов. Грузины двинулись со стороны Тбилиси-Гори, а мы втроем — Сергей Шойгу, замминистра обороны РФ Георгий Кондратьев и я — сели в вертолет и перелетели в Южную Осетию. Сели у южного портала Рокского тоннеля. В это время по рации сообщили, что двинулась колонна. На БМП, БТРах десантники в полном вооружении. Впереди знамя. И мы увидели, как из тоннеля выходит эта армада. Земля трясется. Из головной машины выскочил командир полка, подскочил к Кондратьеву, отрапортовал. Мы сели в вертолет и полетели в Цхинвали. А они двинулись дальше. От южного портала до Цхинвали километров 20. Пока мы летели, разнеслась молва о том, что входят миротворцы. Народ начал выползать из подвалов. И когда мы прибыли, там началось торжество, как в День Победы 1945 года. Люди плакали, орали, обнимали военных, тащили их в дома, за столы, женщины дарили цветы. Словом, праздник.

— Вы участвовали непосредственно в составлении текста Сочинских соглашений?

— Нет, только во внесении некоторых правок по конкретике. Я был там чем-то вроде консультанта по актуальной ситуации на месте.

— А Шеварднадзе легко пошел на эти соглашения?

— Для него это была небольшая жертва. Ему нужны были какие-то аргументы для разговора с Ельциным.

— В чем состояла роль Шойгу в этих событиях?

— Сергей Кужугетович был руководителем операции. Кондратьев ему подчинялся. Шойгу осуществлял связь с правительством. По воле судьбы он потом в Осетии задержался надолго… В октябре этого же года началась пятидневная война в Пригородном районе, осетино-ингушский конфликт… Хочу сказать, что, если бы не Шойгу, всем пришлось бы очень тяжело.

Он харизматический лидер. Я потом с ним работал в МЧС. Помню, как он получил звание генерал-майора. Когда мы после этого прилетели на его родину, один его друг мне сказал: «Ты его плохо знаешь, он еще маршалом станет, вот посмотришь». Он амбициозный человек в хорошем смысле этого слова. Мы с ним в МЧС осуществляли такие вещи, которые просто казались нереальными. В Осетии к нему отношение очень доброе.

— В чем заключалась роль наших десантников в Южной Осетии?

— В поддержании порядка. Там же продолжались обстрелы, диверсии. Было много снайперов. Цхинвал ведь находится в котловине, а грузины били по нему с высоток прямой наводкой. Бронетехника была только у них, они пришли туда нормально оснащенными. Они обеспечивали порядок. Они взяли под контроль все основные объекты, ввели комендантский час, проводили патрулирование. Делали все, чтобы там установился мир. И там все потихоньку успокаивалось. Конечно, для этого потребовалось время, но главное было уже сделано. Эта миротворческая операция реально спасла людей.

— А в геополитическом плане какое это имело значение для России?

— Вообще Осетия исторически играет на Кавказе важную роль. Почему Владикавказ считается стратегической точкой? От него в 200 км — Махачкала, в 200 км — Пятигорск, в 200 км — Тбилиси. Владей Кавказом. Там во время войны ужасные шли бои. Немцы через Владикавказ рвались к Грозному. Если бы они взяли Грозный, война была бы проиграна. Потому что 92% авиационного керосина и масел добывали из легкой нефти Грозного. И сейчас это важная стратегическая точка для всей страны.

— Как вы оценивает итоги первой российской миротворческой операции?

— Ранее российским военнослужащим никогда не доводилось участвовать в подобных операциях. Думаю, что в той ситуации лучше, чем у наших десантников, не получилось бы ни у кого. В дальнейшем опыт, полученный не только бойцами и командирами, но и политическим руководством, был использован в регионах, где требовалось остановить кровопролитие. С той поры прошло уже четверть века, но и сейчас люди, проживающие в Южной Осетии, будь то русские, грузины или осетины, с ужасом вспоминают события, произошедшие до прихода российских миротворцев. Я рад, что нам удалось остановить бандитов и преступников и тем самым спасти жизни нескольких тысяч человек.

 

«Миротворцев встречали цветами и слезами»