«Мальчик с грузинской фамилией и осетинским сердцем», — сказал о нем когда-то известный республиканский политик Солтанбек Таболов. Внук первого осетинского героя Советского Союза в годы Великой отечественной войны Хаджимурзы Мильдзихова Константин Трапаидзе, детство которого прошло с родителями в грузинском городе Цхалтубо, а юность – в Орджоникидзе под присмотром бабушки и дедушки, свободно говорит, читает и пишет, как на осетинском, так и на грузинском языках.
Сегодня он председатель известной в Москве коллегии адвокатов и доцент Московского Государственного Института Международных Отношений. Его, как признанного специалиста по сложным уголовным, корпоративным и гражданским делам, часто приглашают в качестве эксперта на федеральные телеканалы.
Но юридическую специальность Константин Трапаидзе обрел в довольно взрослом возрасте. А до этого были долгие тринадцать лет настойчивого получения профессии врача.
О том, какие из медиков получаются юристы, мы попытались узнать, пригласив известного адвоката и «осетинского племянника» на интервью.
«Всегда был отличником и дружил с хулиганами»
— Ваша внешность – идеальная иллюстрация успешного юриста. Мне сложно представить вас в медицинской шапочке, со скальпелем в руках или фонендоскопом на шее…
— А я с детства не видел себя в будущем никем, кроме врача. Мои родители окончили Северо-Осетинский мединститут, там и познакомились, и поженились. Я рос в доме дедушки Хаджимурзы Мильдзихова, который был много раз ранен на войне, что дало последствия и требовало специального ухода. Поэтому в доме всегда было огромное количество разных препаратов в красивых упаковках. Все это вызывало у меня неподдельный интерес. Примерно к 9-му классу я знал наизусть весь амбулаторный ассортимент владикавказских аптек. Тогда я уже точно знал, что свяжу свою жизнь с медициной.
— Учиться было интересно?
— Я всегда был отличником, получал Ленинскую стипендию и дружил с хулиганами (смеется). Всегда находился на пике общественной институтской жизни. Участвовал в научном сообществе, в Комитете комсомола, был доверенным лицом ректора на выборах, кроме того — первым студентом, который во время учебы уже вошел в ученый совет института. К шестому курсу у меня было уже три рацпредложения, которые активно применялись. Но общественная жизнь в какой-то момент стала меня отвлекать от учебы и научной деятельности. Я всегда интересовался политикой, имел свое мнение по любому поводу. Поэтому я решил отказаться от хирургического профиля, понимал, что хирургия, как образ жизни мне не подходит, а по-другому быть настоящим профессионалом не получится. Вообще считаю, что врач, для которого медицина – не образ жизни, плохой врач.
А когда стали распределять места в ординатуру и аспирантуру, руководство впервые решило не делать это самостоятельно, а отдать это на откуп студентам. Устроили голосование. Могу без ложной скромности сказать, что при общем количестве 300 человек, я оторвался от соперников больше чем на 70 голосов. Я считаю, что в этом заслуга не каких-то моих неординарный ученических способностей, а умения общаться и дружить с людьми. У нас был очень сильный курс, 30 человек в один год окончили институт с красным дипломом.
— То есть гуманитарий в вас все же доминировал?
— Я бы не сказал. В медицине у меня тоже все получалось. Расскажу один случай. Когда я был на шестом курсе, из Москвы в институт приехала комиссия Минздрава, которая хотела закрыть вуз со ссылкой на то, что он выпускает плохих специалистов. Тогда ректором только был назначен Казбек Дахцикоевич Салбиев. Не дали ему опомниться и прислали проверку. Нам, студентам выпускного курса, дали специальные задания и время написать работы. Потом было собрание с участием представителей Минздрава, на котором я выступил. Замминистра Попов тогда спросил мою фамилию и сказал: «Этот парень написал блестящую работу. Если вы за все время выпустите хотя бы одного такого специалиста, вуз никогда не закроют». Приятный момент был.
«До сих пор мыслю как медик»
— Как получился зигзаг от медицины к юриспруденции?
— К окончанию ординатуры, у меня было уже довольно неплохое положение в республике: я активно занимался общественной работой, был освобожденным секретарем Комсомольской организации, входил в номенклатуру обкома. Складывалось все хорошо, но тут грянула перестройка. Я ехал в Москву с расчетом, что переведусь на заочное отделение аспирантуры и вернусь домой – не хотел оставлять дедушку и бабушку одних. В столице начались непростые времена. Моей стипендии аспиранта хватало ровно на два батончика Сникерса и банку Кока-колы. Однажды мой научный руководитель, академик Виталий Николаевич Крюков мне сказал: «Чтобы иметь обеспеченную старость, нужно иметь голодную юность». И это, пожалуй, был первый раз, когда я не согласился и ослушался своего руководителя. Я не готов был столько ждать, у меня на это не было времени.
— … Но было время получать второе образование?
— Подвернулся случай попасть на целевое место в МГИМО. Этот вуз для меня, как и для многих школьников, наверно, был в свое время неосуществимой мечтой. И тут такой шанс! Условием было прохождение собеседования. Я его прошел так хорошо, что меня, к моему дальнейшему сожалению, записали в продвинутую группу. Из-за этого пришлось учиться гораздо больше, чем многим. Первую (и единственную) тройку я получил уже будучи студентом вечернего отделения факультета «международное право» в МГИМО. В Осетии у меня не было даже четверок, я был круглым отличником. В МГИМО было довольно сложно, днем приходилось искать средства к существованию, вечером учиться. Были даже мысли бросить учебу. К счастью, этого не случилось.
— Пригодилась в жизни первая профессия?
— Конечно. Я до сих пор мыслю как медик, каждую ситуацию пытаюсь проанализировать с врачебной точки зрения. Моя нынешняя работа схожа с медицинской в том, что требует определенного участия, погружения и даже милосердия. Эта ментальность меня часто выручает, я следую ей неосознанно. Я, конечно, далеко не ангел, но, видимо, Бог вознаграждает меня за такое отношение к людям и помогает выбираться из всех передряг. Очень сожалею, что у меня не было фундаментального юридического образования в юности, этого мне не хватает. Потом, конечно, я наверстал и получил ученую степень. Но важнее даже, что у меня большая практика. А в нашей стране это основное. Практическая юриспруденция у нас не предполагает широкого применения теории, она развивается своим путем – больше за счет общения и опыта.
«Правосудие любой ценой»
— С высоты своего опыта посоветуйте, что нужно понимать начинающим юристам, чтобы стать успешными адвокатами?
— Думаю, нужно иметь фору какую-то, чтобы на первоначальном этапе целью не были деньги. Качество работы и погружение в нее не должно зависеть от того, сколько ты за нее получишь. Особенно в начале карьеры. Попадаются такие дела, которые кажутся наказанием, а потом выводят на такие горизонты, которые ты даже не ожидал. Деньги начинают зарабатываться естественным образом. Это как в жизни: можно жениться на первой красавице и быть всю жизнь несчастным, а можно заглянуть глубже и прожить с человеком душа в душу до старости, потому что красота – не единственный и не главный критерий для счастливой семейной жизни. Так и в профессии. Нужно быть честным с собой, и все получится.
— Что такое честность с адвокатской точки зрения?
— Быть честным с самим собой — это понимать, что ты делаешь и отдавать себе в этом отчет. В нашей системе бывают неоднозначные ситуации. Как говорит один мой опытный друг: если коррупция – это единственный способ получить правосудный приговор, то я – за коррупцию. Но, разумеется, адвокат должен быть принципиален в том, что коррупция – это не единственный, не главный и, пожалуй, самый последний способ, к которому надо прибегать. Ты должен сначала использовать все возможные юридические способы и потом самому себе честно признаться, что исчерпал все возможности.
— Многие обыватели вообще не верят, что работа адвоката возможна и эффективна без коррупционной составляющей…
— Скажу так: в гражданских и арбитражных делах больше 70 процентов можно, если не вывести на положительный результат, то значительно смягчить приговор исключительно юридическими способами. А мнение такое многие коллеги подкрепляют, решая вопросы юридически и преподнося их клиенту как коррупционные.
«Осетинского во мне больше, чем грузинского»
— Евреи утверждают, что правильнее считать национальность по матери, так как она больше влияет на становление характера человека…
— (не дослушав) Значит, я как еврей. Осетинского во мне, наверно, больше. Это из-за любви к маме, деду и бабушке, их воспитанию. Но я, разумеется, предан Грузии, и все, что с ней связано, мне до боли близко. И, если говорить о становлении, то нельзя не сказать о великой русской культуре, в которой мы, так или иначе, воспитываемся, живя в столице.
— Интернациональность, наверно, передается по наследству. Отец грузин, мать осетинка, супруга чеченка. Кем считает себя ваш сын?
— У нас в семье никогда не обсуждались национальные вопросы. То есть когда дети были маленькие, мы не стали им внушать, к кому они себя должны причислять. Когда Боря (сын) пошел в первый класс, учительница провела им так называемый урок толерантности. Каждый вставал и рассказывал о том, кто он по национальности. Когда очередь дошла до Бори, он сказал: «В моих жилах течет кровь четырех великих народов». Учительница потом с восхищением говорила нам, что он оказался умнее всех.
— Каждое поколение ссылается на «трудные времена». Как вы считаете, чье время было труднее – когда вы были молодым человеком или сейчас, когда ваш сын проходит этапы становления?
— Сейчас. Мы успели сформироваться в устоявшейся системе. Я считаю, что в истории человечества не было и возможно не будет более справедливого строя, чем при советской власти. Вряд ли когда-то еще у мальчика и обычной сельской семьи представителей репрессированного народа будет возможность стать главой республики и замминистра иностранных дел, послом. Я говорю о своем тесте. Равные возможности, это первое. Второе – безопасность. Мы уходили из дома утром, весь день бродили по улицам и до самой поздней ночи не возвращались домой. И самой страшной угрозой от родителей было «тебя цыгане украдут». И даже к цыганам у меня не возникло никакого страха, я к ним отношусь хорошо. Кроме того, не было столько вещей, которые тебя могут дестабилизировать. Это касается гаджетов и всего прочего, чьими заложниками мы становимся. Это третье.
— Еще один вопрос о межнациональных отношениях. Как вы считаете, что и кому нужно предпринять, чтобы грузинские концерты и выставки во Владикавказе не вызывали раздражения у представителей Южной Осетии?
— Осетино-грузинские отношения – больной для меня вопрос. Думаю, нужно дать развиваться народной дипломатии. И у осетин, и у грузин есть как великие люди, на которых нужно равняться, так и уроды. И нужно с этим смириться и действовать не в интересах тех подонков, желающих сделать пропасть шире, а понимать, что мы близкие народы и обречены на соседство. Одни амбиции, ссылки не героизм, гордость и непримиримость ни к чему хорошему не приведут, вызовут ответную реакцию. К тому же, если разорвать отношения, то как быть тысячам таких, как я, плодам любви грузин и осетин?
Катерина Толасова
Фото Алисы Гокоевой