«…Но приходившие сами легли рядом, и могилы наши заросли травой…» — на московской презентации сборника рассказов «Полиэтиленовый город» кто-то, раскрыв книгу, процитировал эту фразу и спросил автора: «Что это?» «Это гимн нашему поколению…» — ответил Тамерлан Тадтаев в своей манере — очень буднично и очень тихо.
И ведь прав. Это действительно гимн, и почти без эмоций. Трагический гимн поколению наших современников (а не героям Ремарка или Хемингуэя, прошедшим войну и отдаленным от нас во времени и пространстве). Бытописание для многих неизвестной многолетней войны, концентрацией которой стали пять дней августа 2008 года. Бытописание негромкое и потому, наверное, шокирующее.
Тамерлан Тадтаев. Родился и живет в Цхинвале. Окончил Душанбинское художественное училище имени М. Олимова. Участник грузино-осетинских конфликтов 1991–1992 и 2004 годов, сопротивления грузинской агрессии в августе 2008-го. Награжден медалью РЮО «Защитник Отечества» и Золотым почетным знаком «Общественное признание». Лауреат «Русской премии» и премии журнала «Нева». Член Союза писателей Москвы.
— Сейчас я бьюсь во все двери, чтобы сделать фильм… — начал разговор Тамерлан, хотя изначально предполагалось, что речь пойдет о литературе. Позже о ней, конечно, тоже не забыли. И не только о ней…
— Мой сценарий «Русская рулетка» был практически готов еще несколько лет назад. И съемочная группа (все — мои друзья) тоже была на старте. Я думал: поеду в Цхинвал, заложу свой дом, сделаем фильм… Друзья кинули клич, хотели через социальные сети деньги собрать. Но мне показалось, что это как-то неприлично, и я от такого варианта отказался. И тут у меня нехорошая история с Тамерланом Дзуцевым, бывшим министром культуры Южной Осетии, случилась. Он сказал, что покупает у меня сценарий. «Через две недели получишь свои деньги», — сказал. Денег тех я не получил по сей день. И съемки тогда не удалось начать. Позже — благодаря поддержке моего друга Тимура Цалити (он сейчас возглавляет московское издательство «СЕМ»), благодаря помощи руководителя югоосетинского МЧС Анатолия Бибилова и министра обороны Валерия Яхновца — мы все-таки начали работу над фильмом. Говорили же мне, что то был ненадежный вариант. Но я всегда верю и надеюсь на позитив…
— Жизнь не отучила верить в позитив? У тебя ведь очень непростая жизненная история.
— Если бы отучила, мы бы с тобой сейчас не сидели за чашкой чая…
— Честно говоря, когда мы договаривались по телефону о встрече, резанула твоя фраза: «Я был таким отморозком, что сегодняшний я к себе тому, давнему, не подошел бы…»
— Ну, конечно! Обошел бы далеко стороной… Ну, какими были ребята в Цхинвале в 90-х годах? Мы прошли войну. Поэтому люди мы были не очень добрые. Для нас разборки кончались не битьем кулаков, а стрельбой. Но время все меняет, человеку свойственно перерождаться. И те ребята, которые погибли в сражениях 90-х годов или в тех давних разборках, сейчас тоже были бы совсем другими. Думаю, это были бы очень неплохие, крепкие люди.
— Как ты начал писательствовать?
— У меня всегда была тяга к литературе. Но кто знает Цхинвал тех лет, представляет, что такое левобережье. Чтобы выжить там, ты должен был быть очень сильным. А я худой был, маленький. Меня все дразнили —«кукинышт», маленький мишка. Девчонки вообще не обращали внимания. Но я хорошо боролся и бил «морды» одноклассникам, чтобы как-то привлечь внимание девчонок. Так и жил в своем левобережье. И считался бандюганом.
Потом наша семья уехала в Таджикистан. Я в 9-й класс перешел. И вдруг оказался совсем в другом, чужом пространстве: люди в ярких одеждах, насвай, анашу курят… В школе надо мной издевались, потому что я плохо говорил по-русски. И мне все время приходилось отстаивать себя. Потом я перестал ходить в школу. И разговаривать перестал. Несколько школ поменял. В конце концов, случилась драка, настоящее побоище, в котором я не подкачал. В общем, мне сказали, чтобы я уезжал, иначе меня убьют. И я уехал в Цхинвал, а родители остались в Душанбе. Надеялся, что дома поступлю в 10-й класс. Но не приняли, сказали, что должен учиться там, где живут родители. Хотели даже выслать в Таджикистан, потом предложили поступить в ПТУ. Я там проучился недели две и ушел.
Может, у меня тогда возраст был трудный, переходный, не знаю. Но когда через полгода вернулся в Душанбе, все сложилось нормально. Я даже поступил в художественное училище на живописно-педагогическое отделение. Точнее, сначала я там работал натурщиком. Это давало бонусы при поступлении. А в Душанбе поступить в художественное училище было престижнее, чем в любой вуз. Это было в 82-м году…
— Почему вдруг художественное училище, живопись?
— Когда из Цхинвала я возвращался в Душанбе, родственники, чтобы мне не было скучно, дали в дорогу книжку Сомерсета Моэма «Луна и грош». И она на меня такое впечатление произвела, что я решил стать художником.
В училище у меня сначала дела не шли. Потом вдруг поперло так, что все очень удивлялись… К сожалению, ничего не осталось. Мы же много переезжали. К тому же в Душанбе я сильно заболел. Грубо говоря, начал бухать и посадил сердце. А потом, когда справился с этим, случались сильные, страшные депрессии, и все свои работы, что у меня были, я рвал, сжигал…
В 86-м — обратно, в Цхинвал. Оттуда — в армию. А уже началась война. И меня закрутило… Я иногда думаю, что, наверное, в прошлой жизни был очень спокойным. Вот и решили где-то там, наверху, бросить меня в разные водовороты, посмотреть, как будет…
— И все-таки, с чего вдруг ты начал писать?
— Да все просто. Очень многих ребят, которые защищали Южную Осетию в начале 90-х годов, уже нет в живых. Обидно было за них. Потому что это были настоящие ребята. Я иногда в шутку говорю, что я — их адвокат и должен здесь и сейчас блюсти их интересы… Тех, кто попал в ту мясорубку 1991 года, очень мало осталось. Многие из них разочаровались во всем и уехали. У нас ведь даже статуса ветерана нет. Если бы я не начал писать, этих ребят уже бы забыли, и меня вообще никто не знал бы и слышать не хотел.
…Это было жестокое время в Цхинвале. Тогда электричество у нас было 5 часов в сутки: с 8 до 9 утра и с 7 до 11 вечера. Мой друг умирал в реанимации. Я был у него и поздно вечером возвращался домой. Вдруг меня догоняет милицейский «бобик». Спрашивают, где живет такой-то. Но ты же понимаешь, что даже если речь о твоем недруге, нельзя отвечать на такие вопросы. «Я не знаю, кто этот человек», — говорю им.
— Чо, нездешний?
— Здешний…
Выскакивают, начинают меня жестоко колотить. Потом затащили в машину, на заднее сиденье: «Не покажешь, где этот человек живет — убьем»…
Может, они меня просто пугали, но мне показалось, что дело принимало плохой оборот. Недалеко от дома я со всей силы ударил в спинку переднего сиденья, где был водитель. От неожиданности он нажал на тормоз, все подались вперед, я открыл дверь и выскочил. А ночь, 12 часов. Темнота абсолютная. И первой мыслью было взять автомат и всех их расстрелять. Они, думаю, это поняли… Я видел фары: уходят из района. А ведь действительно, могли убить.
…Мой друг умер. Я его похоронил и уехал в Северную Осетию. Потом через какое-то время вернулся в Цхинвал. Поддерживал Эдуарда Кокойты, был даже его доверенным лицом во время избирательной кампании… Тогда многие были уверены, что он не выиграет президентские выборы. Нам прямо так и говорили: вот увидите, кончатся выборы, и мы всех вас перестреляем на хрен… Эдуард Кокойты выиграл. А потом разогнал почти всю свою команду. Я пошел в таможню работать. Взяли на самую низшую должность, в охрану. Потом вообще сократили: иди на все четыре стороны. Хоть сдохни, но не мозоль глаза. Мои боевые заслуги ни во что не ставились… Вот тогда я и стал писать.
— Ходил-ходил в удручении и вдруг начал писать?
— Нет, не так. В Цхинвале ребят, которые по-настоящему воевали, в живых осталось немного. Я часто слышал: вот вы умираете, и ничего, никаких воспоминаний после себя не оставляете… Однажды мой друг Тимур Цховребов говорит: «Давай, расскажи хоть что-то, ты же много где участвовал, ранен был…» И я начал рассказывать все, как было. Тимур за мной печатал на компьютере. Мне стало любопытно, как же это на бумаге выглядит. Прочитал — полная фигня.
Домой пришел, начал писать — смотрю, вроде бы получается. Вошел во вкус. Потом друзья мне одолжили компьютер. И я написал свой первый рассказ — «Встреча с ангелом». Такой вот сюрр. Примерно тогда же к Тимуру приехал его друг, правозащитник Георгий Ванян, и тоже начал интересоваться, почему у нас никто не пишет о том, что и как было. Тимур дал ему мой рассказ. Его опубликовали на сайте «Альтернативный старт». Для меня это было такое событие…
— Как ты почувствовал, что Тамерлана Тадтаева знают?
— Знаешь, мне столько раз говорили, что в серьезных журналах меня никогда не будут печатать! У тебя, говорили, все слишком жестко. Чернуха. Никто не будет печатать… И вдруг начали.
Говорят, каждый писатель пишет для себя. Я для себя ничего не пишу. Мне хочется поделиться с кем-нибудь. Я делюсь своим опытом и тем, что знаю. Цхинвал… ребята столько лет защищали этот город… Он обагрен их кровью. И их уже нет. Их никто не вспоминает. Никто. О них стараются забыть. Почему? Зачем? Ты забудешь — и кто вспомнит тебя?
Мне все это надоело! И мы с друзьями начали рассылать рассказы по журналам. Почему бы нет? И тут вдруг сразу из нескольких редакций отвечают, что будут рады опубликовать мои рассказы. Я был, честно говоря, в шоке. Думал, кто-то надо мной решил подшутить.
Признаюсь, в последнее время я не пишу. Можно сказать, нахожусь в некотором кризисе. Хотя нет, не так. Я сейчас пишу о том, что у меня кризис…
— То есть осмысление темы прошедших войн завершено, и нужна пауза, чтобы «вызрела» другая тема. Так?
— Думаю, что я и к военной теме вернусь, и к новой приду.
— Ты стал лауреатом международного конкурса «Русская премия» в номинации «Малая проза», в нем участвовали более 500 писателей и поэтов, живущих за пределами России и пишущих на русском языке. Это стало для тебя неожиданностью?
— Неожиданностью?! Это ни о чем не говорит! Среди претендентов были авторы из Европы, Америки, Азии. И тут — какой-то цхинвальский писатель…
Когда мы рассылали рассказы по всем редакциям (это было в 2008 году, еще до августовских событий), Алан Цхурбаев предложил мне еще и в «Русской премии» поучаствовать. Отобрали несколько рассказов и отправили в оргкомитет.
Через какое-то время — звонок из Пятигорска от корреспондента «Комсомольской правды»: «А вы знаете, что вы попали в лонг-лист «Русской премии?» Не знаю, говорю. «О-о! Это же огромная удача!»
Потом мне позвонили из оргкомитета конкурса и пригласили в Москву. И опять звонок из Пятигорска: «Вы знаете, что вы попали в шорт-лист?» Я говорю: «А что это такое? С чем этот шорт-лист едят?» Мне отвечают: «Вы даже не представляете?! Это же так круто!»
А мы с ребятами послали мои рассказы еще и на форум писателей, который как раз в то время должен был проходить в Москве. Меня и на него пригласили. Так все совпало.
В Москве, в оргкомитете «Русской премии», мне сказали, что нужно подготовиться к выступлению. А у меня комплекс: когда на меня много людей смотрят, я не знаю, что им говорить. Сейчас уже ничего, как-то справляюсь, и то очень страшно бывает перед публикой. Но тогда… Я два дня писал свой текст и сокращал его. Осталось два-три предложения. Девушке из оргкомитета говорю: «Наталья, я облажаюсь…» Она: «Ну, что делать? Облажаешься, так облажаешься…» Честно говоря, я не помню, как вышел и зачитал эти свои три строчки.
В те же дни на писательском форуме мне вручили удостоверение члена Союза писателей Москвы. А потом пришло известие из Питера, из журнала «Нева». Редакция проводила конкурс «Чистейший образец», и я был признан его победителем…
Честно говоря, я в шоке был от всего этого. В Москву попал в первый раз. Московская суета меня будто выжала, как лимон… А тут еще — премии, получать их, что-то говорить…
Мне потом говорили: ты удачно попал в струю, повезло – конъюнктура. Хотя говорили и другое: у тебя есть талант…
— А что такое талант?
— Я не знаю, что это такое. Знаю только, что я должен выполнить свою миссию.
— А за киносценарии когда взялся?
— Когда вся эта суета улеглась, кто-то обмолвился про сценарий. Мне говорили, что мои рассказы кинематографичны. Я решил пойти на курсы киносценаристов. Театр не люблю, а вот кино очень нравится. Стенли Кубрик (его «Доктор Стрейнджлав» — настоящий шедевр!), Бертолуччи… Да много что нравится! На курсах стажировался год — посодействовало Посольство Российской Федерации в Южной Осетии. Мне очень повезло: я попал в мастерскую к Юрию Николаевичу Арабову. Это уникальный человек, мастер с большой буквы.
Но у меня же нет высшего образования — во время войны ты не думаешь об этом. В общем, я оказался во ВГИКе, меня зачислили в бакалавриат вместе с малолетками учиться. Здесь я попал к другому мастеру. Рассчитывал, что буду заниматься и в его мастерской, и как вольнослушатель — у Арабова. Но у того мастера была невменяемая ассистентша. Она сразу начала кричать, возмущаться: нельзя ходить от одного мастера к другому, потому что это оскорбляет… Смешно. Если ты можешь хорошее почерпнуть и от этого мастера, и от другого, что в этом оскорбительного? Кому это мешает?
Я на ее истерики через какое-то время «забил» и ходил только на лекции, посещал мастерскую Арабова и писал сценарии. И — снова история. Я сразу начал писать «полный метр», то есть сценарии для полнометражного фильма. Меня осаживали: надо начинать с «короткого метра». Но почему, если у меня уже два полных написаны?! Но потом схитрил: для себя пишу «полный метр», а для них — на основе этого сценария — короткие новеллки… Все это меня в итоге так достало, что я ушел. Сам себя отчислил. Мне предлагали сдать экзамены, остаться. Но ушел. Сейчас занимаюсь кино. Тем более что мои сценарии высоко оценил мой мастер.
— О чем они?
— О Цхинвале. О войне. О том, как все начиналось. О том, как мы жили. Это же не один день было. С 89-го и по 2008-й мы жили в таком кошмаре, в таком аду!..
— Трудно было адаптироваться к другой жизни, не военной?
— Честно? В 2008-м, после тех событий, мне было очень неспокойно. Места себе не находил. Уезжал во Владикавказ, возвращался в Цхинвал. Не знал, что мне делать. Колбасило, одним словом. Но постепенно отошел…
Я сейчас привлекаю внимание многих тем, что я — «писатель московского уровня». Так они воспринимают меня. И многих почему-то это раздражает.
… Я хочу постучаться в двери кино. Юрий Николаевич Арабов мне все время говорил: «Ты только пиши и не беспокойся ни о чем…» И вот, наша команда, наконец, начала делать фильм по моему сценарию. Но денег опять не хватает. И все равно надеюсь: премьера состоится…
Татьяна Сухомлинова