Тоненькая, легкая и беззаботная Лена уверенно рулит на велосипеде по запруженным берлинским улицам и напоминает, скорее, первокурсницу, нежели оперную примадонну. Похоже, с этим городом она уже вполне на «ты» и чувствует себя здесь как дома. Впрочем, как и в Париже, и в Петербурге, и в итальянском Пезаро, и в Мюнхене — везде, где ей уже случилось пожить в соответствии с географическими, так сказать, поворотами певческой карьеры.
Обладательница одного из самых изысканных лирических сопрано Елена Цаллагова блистает на сцене Немецкой оперы в Берлине не так давно, но определенно стала ее украшением. О том, как все начиналось и где ее дом, мы и побеседовали.
— Лена, во Владикавказе прошло твое детство, сделаны первые шаги в сценической карьере. Кто был «первооткрывателем» твоих певческих способностей, мама или папа?
— Вообще-то, в детстве я, как любая нормальная девочка, видела себя в мечтах на сцене, но увлекало поначалу движение, то есть танец. Но и пела тоже понемногу, ведь этим увлекался, как любитель, правда, папа. Он и заметил способности, а потом уже много усилий приложила мама. А я уже танцевала на хореографическом отделении лицея искусств и думала стать балериной. Но папа сказал: «Либо танцевать, либо петь!» Я так плакала, не хотела уходить из лицея — эта была моя любимая школа, но прислушалась к его мнению, поступила в музыкальное училище имени Гергиева.
— Так опера пришла в твою жизнь не сразу?
— Нет, что Вы! Это папа ставил мне для прослушивания арии, а мне нравился джаз. Но потом как-то потянуло. Были годы учебы, полтора года в Академии молодых певцов при Мариинском театре, потом уехала во Францию, занималась в оперной студии при театре, где была возможность уже пробовать себя на основной сцене, в спектаклях со звездами — это было здорово!
— Ты выбрала собственный и, надо сказать, достаточно независимый путь на большую оперную сцену. Почему было не пойти проторенной уже дорогой, ведь предполагалось и так?
— Это всегда только кажется, что где-то там лучше, чем здесь. Выступив уже на сценах многих театров мира, с уверенностью могу сказать, что мой первый педагог Людмила Балык дала мне больше, чем многие, с которыми я работала впоследствии; она, самое главное, не испортила голос, дала правильную технику пения, которой я пользуюсь и сейчас. Вообще мне очень повезло с людьми, которые в меня верили и которые меня так мотивировали. Надеюсь, и я их не разочаровываю.
— Как случился выбор Deutsche Opera? Почему Берлин?
— Я была на фестивале Россини в Пезаро по приглашению директора фестиваля Альберто Дзедды — он потрясающий, ему 86 лет, и он до сих пор дирижирует! Он в меня поверил и как в драматическую певицу, это было так важно для меня. Там-то меня и заметил директор Deutsche Oper и предложил контракт. И потом, я была рада возможности пожить в Берлине, ведь здесь такая насыщенная и разнообразная музыкальная жизнь: филармонии, симфонические оркестры, три оперных театра — да, это полноценный музыкальный центр, такой же, как Вена, скажем. Мне здесь очень комфортно.
— Условия твоего контракта позволяют тебе петь в любом театре мира, и ты эту возможность азартно используешь….
— Конечно, мне это необходимо! Этим летом была заглавная партия Лисички опере Леоша Яначека, с которой я выступила в Англии, на Гляйндборнском оперном фестивале, а это из наиболее значимых в оперном мире событий. Но уже в сентябре дебютирую в партии Оскара в вердиевском «Бале-маскараде» снова в Берлине.
— Так «роман» с Берлином в разгаре?
— Мне интересны предложенные роли. Я пою и Моцарта, был дебют в «Турандот», будут петь Доницетти — все партии отличны по уровню лиричности и драматизма, а мне не хотелось бы быть, скажем, певицей только барочной или зарекомендовавшей себя исполнительницей партий Верди. Такое разнообразие привлекает и публику.
Вообще, мне здесь нравится очень многое, даже — не смейтесь — то, что не так холодно! Особенно после шести лет испытаний питерским морозом!
— Ты ведь весьма жизнерадостная девушка. Сформировался круг общения, есть интересы вне театра?
— Репетиций много, и мы все, в том числе и приглашенные певцы проводим время в кругу своих. Это уже в своем роде семья, причем многонациональная, говорим, кажется, на языках всех стран, которые представляют здесь исполнители. Все в постоянном движении, приезжают новые певцы, пианисты, коучи, идет постоянная учеба — все это не дает возможности застаиваться и определяет очень динамичную атмосферу.
— Каким образом взаимодействуют разные школы, скажем, одухотворенная манера исполнения наших музыкантов с традиционной четкостью западных, да теперь уже и китайских исполнителей?
— Во время исполнения ты можешь сказать одно: хорошо или плохо поет человек, и тут уже ни школа, ни культурная среда, в которой он вырос, не имеют значения. Но наш плюс — разносторонность культурного воспитания с детства, это впоследствии проявляется непременно, вот почему западные импрессарио так отслеживают российских певцов, музыкантов.
— Какие языки в твоем арсенале сегодня?
— Итальянский, английский, французский, на немецком я уже разговариваю, база есть, ведь я два года прожила в Мюнхене, когда пела в Staatsoper. Да еще испанский начала.
— Ты уже сменила столько городов, и каких! Где бы хотелось остановиться?
— А мне главное — какое окружение, какой театр. Единственно, в Мюнхене почти такие же, как у нас, горы! Но в Берлине своя уникальная культурная атмосфера, и потом, здесь неподалеку есть джаз-клуб — а ведь я пять лет пропела джаз-, и я туда частенько заглядываю.
— И поешь?
— Признаться, как-то сама напросилась, и у меня был концерт в представительстве Мерседес-Бенц в Берлине с оркестром, я пела джазовые стандарты, вспомнила студенческие импровизации, и получила такую разрядку!
— Увидев тебя в роли Мюзетты в «Богеме», я поняла, что и хореографию ты не забываешь…
— Не всегда, но вот в Мадриде, где я пела в театре Real, я не упустила возможности и позанималась частным образом в большой школе фламенко. О, это ведь была моя мечта! Я купила и туфли, и такую замечательную красную юбку и танцевала — это здорово, это просто неописуемо! Там просто нечто такое в воздухе, что не танцевать фламенко невозможно!
— А как с ностальгией по Осетии?
— Это наши пироги, я их здесь делаю, а дома давно не была, очень скучаю.
— Нуждаешься в родительской опеке?
— Я с первого класса в школу ездила одна. Папа как-то заметил, что на его пожелание можно ответить: «Да», а сделать по-своему. Но это «Да» должно прозвучать, хотя я никогда не чувствовала каких-то рамок.
— Каким же ты видишь развитие своей карьеры при такой целеустремленности?
— Я пока живу сегодняшним днем, а вершина карьеры — это очень личный вопрос, я пока воздержусь. Сейчас меня вполне устраивает берлинская сцена, здесь накапливаю сценическое мастерство. Продолжаю заниматься с Илеаной Котрубаш — это просто оперная легенда и потрясающий человек. Здесь же, в Берлине, радует, что всегда полон зал, есть даже свои фан-клубы, и это не только молодежь.
— Что сегодня можно назвать критерием успеха в оперном жанре?
— Публика, та самая публика, которую невозможно обмануть, особенно здесь, в Германии, где она достаточно искушена и даже избалована. Чем? Не просто хорошим или даже идеальным пением, а именно ощущением того главного эмоционального удовольствия, за которым приходишь в оперу. И даже не важно, что это за театр. Не имеет значения, аплодируют ли вам 16 тысяч человек, как это было на Waldbühne, когда давали «Волшебную флейту» Моцарта, или это камерный зал и сегодня в нем несколько человек — для меня это не важно, и так же для многих певцов, ищущих самовыражения. Лучшие певцы — не те, что поют, а те, что проживают партию до еле уловимых нюансов, именно это ценят знатоки.
— А как с необходимостью «раскрутить» себя, сделать имя?
— Я даже избегаю всего этого, хотя после дебюта в титульной партии в Париже знаменитый режиссер Роберт Уилсон предлагал на выбор любую оперу для участия в постановке. Не хочу набирать какие-то очки, хочу просто петь. Даже приглашая родных и знакомых на спектакли, делаю это не с целью показать, что чего-то добилась, а просто хочу доставить им удовольствие. Думаю, что так будет всегда.
— Так успех для тебя ничего не значит?
— Напротив, я очень уважаю людей, добившихся чего-либо, какого бы вида деятельности это не касалось. Это значит, что человек работал над собой. А присутствие того или иного певца, певицы на какой-то знаменитой сцене — это всегда плод неимоверных усилий, иначе не бывает.
— Твои внешние данные более чем позволяют представлять какой-либо модный бренд, ведь это так распространено теперь.
— Мне это неинтересно. Для меня важно, чтобы меня знали по тому, как я пою, а не по тому, каким шампунем мою волосы.
— Кто самый объективный критик?
— Папа!
— Он хорошо разбирается в музыке или хорошо разбирается в тебе?
— О, и то и другое! Но мне доводилось следовать его рекомендациям и в профессиональном плане.
— Сколько часов в день ты поешь?
— Много петь тоже нельзя, чтобы голос оставался свежим. Пою не каждый день; работаю над нюансами, смотрю ноты, и когда образ сложился, начинаю петь.
— Жесткий рабочий график, то одна, то другая метрополии Европы, и каждая со своим норовом. Никогда не возникало чувства паники: «Я здесь одна, мне страшно!»
— Не задумываюсь о том, что тяжело. Я уже девять лет одна в Европе. Всем занимаюсь сама. Бывают и спады, но возможность петь — для меня главное. Я сама выбрала этот путь.
Самое главное — иметь мечту и понимать себя самого.
— Лена, ты свободно чувствуешь себя практически в любом городе мира, легко приноровилась к укладу жизни здесь, в Берлине. А как быть с ощущением дома, где он для тебя?
— Всегда это будет Осетия. А конкретно… своего дома я пока не вижу где-то конкретно. Театр! Да, сейчас это просто театр, именно здесь я чувствую себя дома.
Медея Терсенов